Перебирая бумаги в столе, наткнулась на пригласительные от театра «Йорик» на предпремьерный показ чеховской «Чайки», которую поставил нынешний художественный руководитель театра, режиссер Мартиньш Эйхе. Предпремьера спектакля прошла в октябре прошлого года, втиснувшись в небольшое затишье между первой и второй волной «ковидной» напасти. Намеченная на ноябрь премьера так и не состоялась -- пандемия вновь разбушевалась.

Но рано или поздно введенные ограничения будут отменены, театр выйдет в реальное пространство, и «Чайка» заживет. Я спектакль посмотрела и точно могу рекомендовать его к просмотру. Сразу могу сказать, что это не такой театр, который мы привыкли воспринимать, исходя из традиционных представлений. В нем Тригорин -- «светская львица», Нина поет латгальский рэп, а персонажи разговаривают друг с другом одновременно на латышском и русском языках.

По сути — это спектакль о нас, жителях латгальской провинции. О нашем билингвальном существовании вдали от столицы.

А еще у спектакля есть варианты финала: 11 концовок. Не все сразу, конечно. Задумано так -- актеры выбирают итог по жребию. То есть каждый показ — свой финал. Это, по крайней мере, интригует зрителя и подтверждает предположение, что в театре все возможно. Любой итог. Только вот в реальной жизни хотелось бы не тянуть жребий, а просто иметь варианты, возможности для самостоятельного выбора. Ведь от выбора зависит многое.

История театра в Резекне длинная и тоже связана с выбором. У режиссера Игоря Михайлова был выбор: остаться в Санкт-Петербурге, или поехать в латгальскую глубинку, вслед за возлюбленной Марой (Заляйкалнс). Так появился сначала «бедный», потом просто «Йорик». Когда отец-основатель решил «уйти в отставку», в качестве

приемника он выбрал своего ученика Илью Бочарникова, который к тому моменту закончил Школу-студию МХАТ и начал в ней преподавать. Илья согласился и определил для «Йорика» новый амбициозный путь к профессиональному театру. Сохранив русскую труппу, пригласил молодых актеров из Риги и создал труппу латышскую. И для обоих составов спектакли стали ставить приглашенные режиссеры из Москвы и Риги. Он говорил: «Приступая к работе в 2016 году, я поставил для театра следующие цели -- собрать латышскую труппу, усовершенствовать репертуар, стать известным в Латвии, а также получить номинацию на премию «Ночь лицедеев», чего мы как раз и достигли в 2017 и 2019 годах. И я понимаю, что настало время передать бразды правления театром в надежные руки, чтобы продолжать деятельность и традиции, внедрять новые идеи и веяния, расширять круг зрителей в Латгалии и Латвии».

Сменивший Илью Бочарникова известный латвийский режиссер Мартиньш Эйхе, в чьем творческом арсенале, среди прочего, нашумевшая интеграционная постановка  - моноспектакль «Почему я люблю русских», сейчас тоже делает свой выбор -- он не делит труппу «Йорика» на русскую и латышскую, считая ее уникальной, создает для нее единый репертуар, в конце концов, ставит русскую классику на двух языках одновременно, и

работает над созданием уже совсем профессионального театра.

Мне видится, что билингвальная «Чайка» — это такая символичная первая ласточка, которая демонстрирует, что в нашей, чего уж лукавить, двухобщинной стране, возможно создание такого культурного пространства, где совместные жизнь и творчество могут успешно существовать, без ограничений, разделения по каким-либо признакам.

Принимать или не принимать такой подход – это тоже выбор...

Вот об этом и многом другом я побеседовала с режиссером Мартиньшем Эйхе. По «ZOOM-у», увы, но с удовольствием. 

-- Соглашусь, что больший процент живет в разных пространствах. Есть те, кто мигрирует в зависимости от интересов, и есть те, кто встречается на каких-то масштабных мероприятиях, которые проводятся на английском языке, а потом снова, по своим пространствам. Я думаю, что не задача искусства что-то изменять. Искусство лишь высвечивает какие-то происходящие в обществе вещи, а общество само должно понять и решить, как на это реагировать. То есть искусству не следует указывать пути решения – так оно становится инструментом политики. Мы ведь не этого хотим?

-- Я не был первым, и идея не нова. Первым таким спектаклем, в 1989 году -- Атмода и все такое, -- стала постановка Валентина Мацулевича, в Валмиерском театре -- «Ромео и Джульетта». Потом, в 2012 году, при творческом объединении «Nomadi», наше с женой тогда совместное предприятие, я создал своих -- русского Ромео и латышку Джульетту в спектакле «Все о любви». Тогда проходил языковой референдум и все такое.

А в прошлом году, параллельно «Чайке» в Резекне, в Риге Влад Насташевс поставил билингвальных «Трех сестер», правда, потом сказал, что просто так получилось (Смеется). Осенью в Лиепае вышел спектакль «Малыш» в постановке Дмитрия Петренко по пьесе Марюса Ивашкявичюса, тоже на двух языках.

И конечно, это не случайно. Ты видишь, что происходит в обществе, и реагируешь на это. Сейчас мы пришли к какому-то новому этапу -- противостояние начала 90-х сгладилось, «топор войны» зарыт, обеим сторонам стало понятно, что делить, по большому счету, нечего. Мы и в прямом смысле стали лучше понимать друг друга, языковой вопрос уже не стоит так остро. Меняются поколения и стереотипное мышление уходит. В Риге пару раз был свидетелем того, как русские и латышские дети разговаривали между собой на английском. Это такой нейтральный вариант, при котором ни у кого нет претензий, так ли ты говоришь, там ли ставишь ударение. И это тоже показатель того, что происходит вокруг. Начался разговор. И теперь мы все больше обсуждаем общие проблемы, которые, как известно, сближают. В это «пандемийное» время нам всем есть против кого дружить.

-- А уже были, на предпремьере! Очень интересно наблюдать за разницей восприятия у русской и латышской публики. Русскоязычная более консервативна, сложнее воспринимает абстракцию, образы. Причем и взрослые, и дети. Мы сейчас играем один спектакль в рамках программы «Школьная сумка», играем виртуально как на латышском, так и на русском – по заказу. Там много этой абстракции. Так вот латышским детям все как бы понятно, а русские школьники отказываются воспринимать палку как одушевленный предмет. Интересно... Впрочем, после той же «Чайки» ко мне подходили пожилые дамы, в том числе латышскоговорящие, и уверяли меня, что «Хороший спектакль, но это не «Чайка»!». (Улыбается).

Латышская публика, в целом, как-то более искушенная, что ли… У рижских театралов очень популярен фестиваль нового театра «Homo Novus», который начинался, кстати, в Даугавпилсе. Гундега Лаивиня, директор фестиваля, обладает редким чутьем на то, что станет потом модным и известным, и везет к нам это заранее. Это ну очень странные и очень интересные театральные и танцевальные постановки, перфомансы. Мы еще студентами ходили туда -- одна из наших преподавателей в Академии была первым директором фестиваля.

Вот это «странное» в той или иной мере просочилось потом в большие латышские театры. И если мы поедем по Европе, той же Германии, там все спектакли в такой эстетике. Все такое «как Алвис Херманис», и еще круче (Смеется). И в Москве сейчас много нового, интересного. Но это не везет сюда «Золотая маска». Хотя то, что они предлагают – это очень хороший театр, но классический.

Ну, я бы сказал -- консервативный. Они никогда не привозили сюда, допустим, doc.театр, или Вырыпаева с «Практикой».

-- Я думаю, тут две составляющие. Первое -- политика. И «Маска», и тот же институт Гете -- каждый продает свою политику. Или политику своей страны через культуру. Это такой очень хороший бизнес. А второе -- проще продать билеты на то, к чему публика привыкла, чего ждет -- любимые пьесы, громкие имена. Зачем мучиться и пытаться продавать странные вещи, созданные странными людьми? А вдруг не пойдет? И вот тут -- а как узнать, если не попробовать? Здесь тоже выбор -- пробовать или не пробовать. Выбирать новое, или оставаться при своем, даже не попытавшись увидеть по-другому.

-- Да, это тоже все очень было странно, что случилось между «Йориком» и мною. Это не мой театр. То есть -- не мой личный. Я про то, когда выходят перед артистами на сцену и начинают «Вот, в моем театре…» Мне лишь дали возможность работать в этом театре в должности художественного руководителя. Я такой же его служитель, как и все остальные. Мы на равных. У нас театр -- общий. Только на мне больше ответственности, которую надо оправдывать.

-- Я не уверен, что в аспекте двуязычия наша ситуация сейчас уж столь уникальна. В том же театре русской драмы в Риге играет очень много латышских актеров. Не знаю, какая ситуация в Даугавпилсе, предполагаю, что там тоже смешанный состав. Совершенно верно, я вполне осознанно избегаю этого разделения на русскую и латышскую труппу.

На данный момент наша уникальность в том, что молодые профессиональные актеры у нас работают по договору. То есть можно пригласить актера специально, для участия в каком-то конкретном проекте, а есть те, с кем заключается долгосрочный договор. Такая практика распространена в Эстонии, странах Скандинавии -- ты заключаешь с конкретным актером договор на сезон, на два, три спектакля, и ты точно знаешь, что он в это время будет здесь. Он должен быть обеспечен работой на определенное время, а не просто числиться по договору. Это дает чувство стабильности обеим сторонам и позволяет нам работать с профессиональными, перспективными актерами, теми, кого мы выбираем сами и кому интересно с нами. С теми, кто, получив актерское образование, пока не хочет стучаться в большие театры, понимая, как велика конкуренция, и что в ближайшее время больших ролей ему там не видать. И мы должны его заинтересовать. А заинтересованность эту можно получить при помощи трех вещей -- хорошее вознаграждение, работа, которая интересна и способствует профессиональному творческому росту и возможность работать с теми, и в той атмосфере, которая привлекает. Те, кто у нас уже работал таким образом, не жаловались на атмосферу (Улыбается). А кто-то остался уже даже не на второй сезон. И для тех наших актеров, что всегда на месте, это тоже важно -- работать в хорошей атмосфере, с тем материалом, что интересен, а не делать нечто ради того, чтобы делать. Я вообще за то, чтобы все актеры заранее на весь сезон знали, что они будут играть, и буду стараться внедрить это со следующего сезона.

А в будущем, надеюсь, мы все же придем к тому, что сами будем готовить новые кадры по специальной учебной программе. То есть у нас появятся свои студенты, человек пять -- десять, которые точно будут знать, что, получив знания, они смогут остаться здесь и будут обеспечены работой. Даугавпилс показал, что это работает, есть также такой лиепайский курс. Это сложно, в первую очередь, из-за отсутствия материального ресурса, и пока об этом можно только мечтать. Но это было бы идеально.

Ну вот как-то так с уникальностью -- сейчас и в перспективе. У нас своя, особая ситуация, и мы будем использовать ее в нашу пользу. Будем продолжать ставить спектакли на двух языках, слитно и раздельно, и уже сейчас русские актеры играют в постановках на латышском, а латышские пробуют на русском.

-- Еще в январе должна была состояться премьера музыкально-документальной постановки «Barikādes.docx», приуроченной к 30-й годовщине январских баррикад, там на латышском языке играет актер из русского состава, Эдвин Климанов. Если продолжить о памятных вещах, то идет работа над постановкой, также музыкально-документального формата, «Мой сосед еврей», в память о жертвах Холокоста в Резекне. И здесь тоже трудится вся команда театра, с приглашением городских музыкальных коллективов, с помощью еврейской общины города и при поддержке Государственного фонда культурного капитала. Еще интересной обещает быть постановка по двуязычной книге стихотворений объединения русских поэтов Латвии «Орбита». Это текст-группа, так они

сами себя называют. Мы работаем с этими текстами, больше смотрим на те, что написаны на изломе, в период с 1989-го по 1991-й годы. То, что переведено на латышский, читает Карлис Толс. Там тоже будет звучать живая музыка, очень интересного формата -- электро-опера. Играть музыку на стихи будут ребята, которые, если продолжать тему двуязычия, ни слова не понимают по-русски, но это не мешает им чувствовать ритм.

-- Да, мы очень близки к тому, чтобы стать самостоятельными и уже с нового года сознательно уходим от названия «Йорик», которое останется исключительно только по отношению к молодежной и детской студиям. Зовите нас просто – Резекненский городской театр. (Улыбается)

Город доверился мне и дал свое добро строить работу театра так, как я это вижу. Мы постепенно уходим из штата агентства самоуправления «Резекненский центр культуры и туризма», отделяемся от Дома культуры национальных обществ и становимся обществом с ограниченной ответственностью.

По большому -- риски могут быть только с финансированием. Театр — это настолько своя специфика! Есть много-много технических мелочей, которые отличают нас от других культурных организаций. Допустим, со стороны трудно понять, почему актер среди белого дня гуляет по улице, а не на работе, в театре. А у него репетиция была утром, а вечером он пойдет играть спектакль. Или актер половину сезона не получает роль. Это не оттого, что он не хочет, а оттого, что режиссер придумал, что он будет играть одну, но большую роль и ему нужно время для подготовки. Все эти вещи, которые мы должны объяснять, забирают очень много творческой энергии.

Мне известны случаи, когда в театр «Dailes» приходили из государственного контроля, сидели в зале, а потом спрашивали: «А почему у такой-то (к слову, очень известная актриса) написано, что она была здесь 33 часа, она на сцене только 25 минут?» То есть все эти инстанции совсем не понимают, что ты должен прийти, собраться, настроиться, прежде чем начать делать искусство.

Второе -- будучи независимым, легче работать со всякими фондами. Если ты не самостоятелен -- трудно решать какие-то вопросы. Ты идешь в Британский Совет с идеей проекта, а там -- «Вы кто такие?». «Мы структурная единица Дома культуры национальных обществ города Резекне». «Идите отсюда!» Я, конечно, утрирую, но, по сути, близко. И, конечно, — это брендинг. Если у тебя в городе есть свой, профессиональный независимый театр, то это дает большие плюсы.

Думаю, что есть много людей, которые хотели бы вернуться в Резекне -- из Риги, из-за границы. Я имею ввиду тех, кто образован и для кого важна такая составляющая, как культура. Но на данный момент для них здесь сейчас недостаточно искусства, точнее -- его разнообразия.

Три вещи должны быть в городе -- хорошие школы, хорошие больницы и развлечения. Под развлечениями подразумевается все – от библиотек с музеями до концертных залов и театра. Чтобы был выбор -- куда пойти, что увидеть. Я сам хотел бы жить в таком городе, думаю и большинство из тех, кто это сейчас читает -- тоже. В больших городах с этим все хорошо в силу количества, малые города сами должны решать -- надо ли им это и в каком объеме. Создавать ли свои культурные традиции, информационные поводы, проводить мероприятия, работать над культурной инфраструктурой и т. д.

Если я все правильно понимаю, то Резекне нацелен как раз на это. И мне импонирует этот акцент на культуре и туризме. Я считаю очень большим достижением то, что Резекне вместе с Даугавпилсом, а по сути, со всей Латгалией, претендует на звание «Культурной столицы Европы». Если получится, а я уверен, что получится, это даст очень большой и экономический, и культурный толчок для всех нас. Для города -- увеличение притока туристов. Для нас -- более доступным станет культурное многообразие Европы.

Это выгодно всем.

-- Кстати, в латышской театральной среде как-то мало кто отмечает этот день. Важнее -- 23 ноября, день рождения режиссера Эдуарда Смильгиса, когда проходит театральная премия «Spēlmaņu nakts». Ну, это как день рождения и именины, которые ближе латышам. Но меня как-то и литовцы-режиссеры спрашивали – чего 27 марта не празднуете, как все? (Смеется) Но это так, даты. А свои коллегам в Резекне я хотел бы пожелать … моральных сил… Сил на еще одну перемену в их жизни. Сначала они отошли от Народного театра, приобрели свой дом, назвали его. Потом, сменив название, поменяли старый дом на новый. Потом был Илья, следом появился я, а впереди – опять что-то новое, уже без привычного названия. Этот шаг к самостоятельности -- наш общий выбор, и я уверен, что его надо сделать.